Если вы можете не быть психологом – не будьте

Мое интервью с Юлией Богачевой, гештальт-психологом и директором психологического центра Orientis.

Я задавала коллеге вопросы про устройство ее “кухни частной практики”, как она развивала свою деятельность, что она думает о психотерапии и работе психолога в целом. Про сертификацию и препятствия, кому стоит, а кому не стоит заниматься этой профессией.

Наталия: Юля, у тебя такая насыщенная жизнь – ты ведешь индивидуальный прием и терапевтические группы, группу профессионального развития для психологов. А некоторое время назад ты была менеджером проектов ВЕГИ (Восточно-Европейский Гештальт Институт). Насколько мне известно, большинство специалистов в первую очередь заинтересовано в частной практике. А для тебя важно сочетать все эти направления?

Юлия: Я никогда не хотела быть менеджером. Но в 2003 году в институте (ВЕГИ – прим. автора) случился кризис – ушел один из учредителей – и три «зеленых» девицы, среди которых была и я, решили создать оргкомитет. Так все начиналось. Менеджером я была до 2009 года.

Наталия: То есть сначала ты стала менеджером, а потом и преподавателем ВЕГИ?

Юлия: Не совсем так. Это шло параллельно. Менеджерские заботы отдельно, участие в обучающих программах института и сдача экзаменов на сертификат — отдельно. После сертификации я стала вести группу первой ступени ВЕГИ — это длительная терапевтическая группа. Вела ее четыре года (2008 — 2012) , это был интересный и развивающий опыт. Но и этот проект я завершила. Сейчас работаю как частнопрактикующий психолог, индивидуально и с группами.

Наталия: Каждому, кто оканчивает ваш институт, предлагают работать со студентами, как это было у тебя?

Юлия: Нет, этим может заниматься только тот, кто прошел сертификацию. А таких очень мало, примерно один из двадцати выпускников.

Наталия: Это слишком трудно?

Юлия: Да, в ВЕГИ очень сложная процедура сертификации и не все хотят ее проходить. Сертификация включает три ступени экзамена. Первая – письменный теоретический экзамен. Нужно ответить на четыре вопроса в течение четырех часов. Вторая часть – устный теоретический экзамен. А третья – публичная психотерапевтическая работа. Это либо сессия клиента в группе, либо сессия с клиентом в присутствии трех супервизоров.

К тому же, эти ступени разнесены по времени. Для проведения экзамена требуется присутствие не менее трех тренеров, а они живут в разных городах. Приходится ждать очередной конференции ВЕГИ и экзамен может растянуться года на полтора. Впрочем, насколько мне известно, «первоисточником» этой системы сертификации послужила Лос-Анжелесская Ассоциация Гештальта (Gestalt Associates Training Los Angeles (GATLA), именно у них все так непросто. Но наличие таких сложностей — гарантия высокого уровня подготовки выпускников.

Наталия: Да, действительно сложно. Начинающим психологам было бы интересно увидеть все это «изнутри»…Ты не могла бы привести пример экзаменационного вопроса?

Юлия: Конечно. Большая часть – теоретические вопросы. Например: «Феноменология. История, родоначальники, философская и клиническая сущность, перспективы» или «Понятие «эксперимент» в гештальттерапии. Место и роль эксперимента в клинической гештальт-сессии». Но встречаются и личностные вопросы: «За какой случай Вы не взялись бы как терапевт?».

Наталия: А были случаи неуспешного прохождения процедуры сертификации?

Юлия: Да, я помню случай в 2001 году, когда специалист прекрасно сдал теоретическую часть, но не справился с практической работой.

Наталия: Надо же, а что не получилось?

Юлия: Он провел публичную сессию, которая была низко оценена супервизорами, и не смог обосновать свои терапевтические интервенции. Конечно, в публичной работе с клиентом терапевт не всегда может показать свои лучшие стороны, но важно уметь обосновать выбор того или иного направления работы и наметить перспективы.

Наталия: Значит ли, что этот человек не сможет стать терапевтом?

Юлия: Вовсе нет. Всегда остается возможность сдать экзамен повторно! Честно говоря, важность сертификационных документов мы только сейчас начинаем понимать. Ведь долгое время психотерапия в нашей стране была неформальной.

Наталия: Откуда люди о тебе узнают, как приходят в терапию?

Юлия: По большей части это связано с личными контактами – либо я пересекалась с человеком в какой-то другой сфере, либо коллеги информировали обо мне. Какая-то часть приходит через Интернет – из «Вконтакте», других сайтов, где я что-то размещаю. Кстати, были случаи, когда люди задавали вопросы о консультировании, прочитав мои стихи на стихи.ру, хотя это совсем не профильный источник…

Наталия:
Мне интересно, из Твиттера люди как-то отзываются?

Юлия: Нет. Думаю, это связано с особенностями этого ресурса — 140 печатных знаков, чтение твитов «наискосок», внимание не задерживается. Это, на мой взгляд, новостной формат, короткий, а психолога обычно выбирают неспешно и тщательно, смотрят его статьи, информацию о нем.

Наталия: Юля, а ты можешь прокомментировать теорию о двухгодичном цикле продажи психологической услуги? Какое время проходит с момента, когда человек о тебе узнает, до момента его записи на консультацию? Мне кажется, для начинающих практиков эта информация представляет большой интерес.

Юлия: По моему опыту, проходит от трех-шести месяцев до нескольких лет.

Наталия: Как ты считаешь, частная практика сейчас может быть основным источником дохода?

Юлия: Я думаю – да, если на этом сконцентрироваться.

Наталия: Что ты имеешь в виду?

Юлия: Не разбрасываться. У меня, как и у многих, была идея искать источник дохода в другой сфере, но я понимала, что тогда будет трудно развивать психологическую практику должным образом. Все-таки, если медленно и системно развиваться, то практика будет успешной.

Наталия: Ты знаешь какие-то примеры, когда психолог целиком посвящает себя практике и успешен как бизнесмен?

Юлия: Да, и не один. Люди работают в нескольких организациях на фриланс основе, проводят семинары, имеют обширную частную практику.

Наталия: На твой взгляд, что им помогает так успешно практиковать?

Юлия: Очевидно, что у них много «точек контакта» с людьми и сформированное «сарафанное радио», известность в медицинских кругах, преподавательская деятельность.

Наталия: Сформировалась профессиональная репутация…

Юлия: Да, и коллеги охотно направляют к ним клиентов.

Наталия: Получается, перенаправление работает?

Юлия: Работает.

Наталия: Когда ты набирала группу первой ступени для психологов, что за люди приходили?

Юлия: Ты знаешь, возможно, это связано с моей личностью, но те люди, которые приходили на собеседование, в основном – не психологи. Они шли за психотерапией, хотели что-то про себя узнать. И даже те психологи, которые приходили в мою группу, в меньшей степени ориентированы на обучение.

Наталия: Правильно ли я поняла, что «непсихологов» было больше?

Юлия: Да.

Наталия: Но так было не всегда?

Юлия: Например, в ранних моих группах, в основном, были только профессионалы. Иногда, правда, происходит и другой процесс – одна участница пришла по направлению индивидуального терапевта, а потом решила поступить на факультет психологии.

Наталия: Да уж, такая у нас сфера – обратно дороги нет! Мне запомнилось название твоей группы: «200 часов для себя». Звучит как приглашение к неспешному размышлению…

Юлия: Именно такой смысл закладывался!

Наталия: Почему именно двести?

Юлия: Это соответствует нормативу первой ступени ВЕГИ. Институт работает по международному стандарту, когда терапевту необходимо приобрести групповой «клиентский» опыт в таком объеме. Это два года – десять трехдневных семинаров. В общем, за это время можно уже кое-что осознать о себе, понять, кем являешься…

Наталия: Такое пространство самоисследования?

Юлия: Самоисследования и эксперимента – можно разобраться в себе и попробовать новые способы самовыражения.

Наталия: В одном из интервью ты говорила, что ВЕГИ представляет собой американский вариант гештальттерапии, значит ли это, что и сама ты практикуешь в американских традициях?

Юлия: Когда я начинала работать, это действительно было ближе к тому, что делают в Лос-Анджелесской школе. Но позже я училась и в иных традициях, других школ. Например, работа с групповой динамикой – я училась у Шона Гаффни (Швеция). А специализацию в Боди Майнд гештальте получала у Арие Бурштейна (Израиль).

Наталия: Лос-Анжелесская школа – это какая-то авторитетная для гештальтиста организация?

Юлия: Да, в мире они довольно известны. В 2012 году, кстати, они провели свой 40 ежегодный летний интенсив. Представляешь, интенсив каждый год, и так 40 лет!

Наталия: Ничего себе! Нам в России кажется, что вокруг столько нового, столько интересного – психологическая практика тут еще в зачаточном состоянии, а для них это просто рутина какая-то!

Юлия: Они устоялись как школа, их стиль сложился.

Наталия: Юля, а бывало, что человек приходил к тебе в группу с намерением стать психологом, а потом понимал, что эта профессия ему не подходит? Я помню, ты рассказывала про коллегу, которая решила сменить свою профессию на профессию мастера по маникюру…

Юлия: И она до сих пор счастлива в этом! Были случаи, когда люди уходили в дизайнеры. Кто-то решил целиком посвятить себя семье…

Наталия: Личная терапия работает! Можно ли говорить о каком-то портрете студента-гештальтиста, что это за человек?

Юлия: Если говорить про «200 часов для себя», то это был двадцати пяти-тридцати пятилетний человек, женщин примерно 2/3. Если не психолог, то HR, почему-то часто приходят IT-шники. В общем, это не очень юный человек, потому, что для участия в такой программе надо иметь зрелый интерес к себе, опыт рефлексии и вкус к работе над собой.

Наталия: Какая-то предрасположенность нужна…

Юлия: Да, причем и клиенты – «непсихологи» такие «продвинутые» сейчас!

Наталия: И правда, иной раз думаешь, что их кто-то подсылает!

Юлия: Приходит девушка-экономист и формулирует запрос на работу со мной как «желание встретиться со своими чувствами». И это оказывается истинным запросом!

Наталия: Я тоже в своей практике удивлялась такому. Юля, а как наставник молодых специалистов, какие ты замечаешь типичные ошибки в их работе?

Юлия: Основная ошибка, на мой взгляд, в том, что они стараются что-то сделать «с» клиентом – вылечить, избавить. Хотят быть хорошими терапевтами, достигнуть какого-то результата.

Наталия: То есть относятся к человеку как к объекту?

Юлия: Да, вместо того, чтобы просто «быть» с клиентом в человеческом контакте, они стараются что-то с ним «сделать».

Наталия: С одной стороны, люди приходят в гуманистическую психотерапию, потому, что им близка идея «присутствия», но именно это не удается?!

Юлия: Быть по-настоящему присутствующим трудно. Последний мой проект в этой сфере — группа профессионального развития «Будни психотерапевта: Быть, а не казаться». Там мы фокусируемся как раз не на техниках «что делать с клиентом», а на процессе терапии – «как быть терапевтом» и на что опираться, в чем искать поддержку работающему специалисту.

Наталия: Приблизительно, на каком сроке обучения студенты начинают справляться с задачей присутствия?

Юлия: Очень индивидуально. Кому-то требуется год, кому-то полгода. У кого-то не получается очень долго. Кто-то уже имел опыт яркой встречи с людьми, которые умеют присутствовать и прожил-прочувствовал это изнутри, таким много легче.

Наталия: А у тебя есть «любимчики»? Участникам группы всегда интересно знать, что о них думает ведущий «глубоко внутри»!

Юлия: Слово «любимчики» не очень подходит, скорее я могу думать о том, с кем мне легче, а с кем тяжелее как терапевту и ведущему. А легче мне с людьми, которые готовы «встречаться» с собой, со мной и с другими участниками группы. Потому, что присутствие это и моя ценность. Я очень радуюсь, когда кто-то разделяет ее. Даже когда мы общаемся на «трудные» темы, про себя я думаю: «ух ты, это по-настоящему, вот она – жизнь!».

Наталия: Такой «барометр» подлинности!

Юлия:
Да, пожалуй, это про подлинность.

Наталия: А чем эти группы являются для тебя?

Юлия: Мне трудно это выразить, хотя чувств много. Это похоже на то, как люди приходят в первый класс, и я даю им «Букварь». Это метафора о самопознании, о том, что людям становится важно, как они живут, о том, что они воплощают наш совместный опыт в жизнь.

Еще я часто влюбляюсь в свои группы, когда они создают пространство, где возможно прикоснуться к глубинным переживаниям, где рождается много тепла. Это очень вдохновляет, переполняет меня благодарностью и симпатией к участникам.

Наталия: Ты сопровождаешь их в личностном становлении, ощущаешь некую причастность к изменениям, которые в них могут происходить…

Юлия: Бывает, на первых порах, участники многого ожидают от меня как от ведущего, но постепенно они начинают понимать, что от них зависит больше. Я радуюсь их изменениям и росту, это наша совместная работа.

Наталия: Юля, что бы ты могла пожелать начинающим психологам?

Юлия: Наша профессия очень специфичная, существует так много фантазий о ней! Очень важно понимать, что психология – на самом деле то, чем мы хотим заниматься.

Наталия: А как, по-твоему, молодой специалист мог бы это для себя определить?

Юлия: Я бы сказала словами Льва Толстого о литературе – если вы можете не писать, не пишите! Если вы можете не быть психологом…Если это призвание – вы останетесь. А если заниматься этим из желания заработать или влиять на людей, то ничего хорошего не выйдет.

Наталия: Или как у Моэма: «Человек не то, кем он хочет быть, а то, кем не может не быть».

Юлия: Точно.